Паста

С щемящим чувством поражения покидаю я площадь;
транслировалось там, как наш велогонщик допустил оплошность,
упустив возможность врагу главному надрать задницу.
Всем хотелось за боль от проигрыша компенсацию
взыскать тут же в виде витрин крошащихся и подожженных машин,
но мой внутренний цензор меня пожурил и остановил.
В себе я его недавно нарастил, покончив с периодом
прозябания души в болоте неопределённости, приводящей к выводам
наивным: к примеру, воевать я подпишусь
только против оккупантов с иных планет. Или ещё такую мыслил гнусь:
глава страны, по существу, лишь администратор;
да, главный, но всё же у нас на службе. Но, когда его хеликаптер
сел однажды среди моего сна, скажу вам, ребята,
трепет я пережил нешуточный и моя вся бравада
обернулась страхо-счастьем от той улыбки с хитрецой,
говорящей, что не понимает, почему я тявкаю за его спиной,
ведь он тоже любит выбор продуктов. Так что мы с ним движемся по дороге одной.
Проснувшись, я начал оправдываться перед собой:
это всего-то во сне из кусков памяти случайная ситуация
склеилась. Да, но трепет-то мой был реален, так что любые свои залупации
на власть теперь рассматриваю, как сделку с совестью.
Зато не стыдно сейчас за себя, когда толкаю с возбуждённостью
корзину в гипермаркет.
И за вечерней чисткой зубов щёткой новой с моторчиком мне расскажет
мой внутренний цензор, что во времена, когда басму с хною
мешали, ходить чтоб с каштановою головою, было такое:
люди зубы чистили перед работой содой.
Ходил слух: из Индии везли по бартерной сделке особой
зубную пасту в обмен на наши танки.
Интересно, сколько голодранцы давали за танк белой зубной кашки?
Ложусь теперь рано, правила удачи оказались просты:
чем раньше я проснусь, тем успею больше, тем длиннее станет диагональ
моей будущей плазмостены.

Поверь, и на работу намного проще вставать рано,
если всем сердцем примешь личного процветания программу.
И с утра в холодильнике всегда вижу заветную бутылочку
с йогуртом. Но сегодня, чувствую, порвал щелчком крышечки
связь в сложной конструкции, пустив цепную волну.
И стук в дверь. «Да не бойся, это, может, ответ на твою
заявку на имплантанты», – предположил внутренний цензор.
Затем добавил: «А вот теперь бойся». И исчез. А я остался стоять с конвертом.
Интуитивный рецептор, включившись, выдал вариант:
«Конверт похож на казённый, – думаю, – в письме от лица прогресса говорят,
что на тебе в очереди на имплантант иссяк запас
титан-мельхиора. И космоэкспедиции, включая «на Марс»,
указали на отсутствие ресурсов и форм жизни.
Значит, не будет войны против хищников в союзе с чужими.
А придётся поучаствовать против индокитайской своры,
ползущей к месторождению африканского титан-мельхиора.
Чувствуешь, тут с твоим интересом прямая связь,
так что ягодички напряги во имя прогресса. Не ударь лицом в грязь!»

Только тут не грязь, а песок, в этой жопе мира.
Наш взвод плетётся по улице в пустыне. Вокруг руины.
И среди жёлто-коричневого месива красок явился любимый
набор цветов на бутылочке из-под йогурта. Беру, и мне брюшину
распарывает болтом из взрыва. Но на этот случай снабдила
своего сына родина – колю себе в кишки доз десять морфина.
Местные аборигены налетели, мне уже пофиг – смотрю на дыры в стенах.
Они не от снарядов, а выпиленные контуры предметов
реальных размеров. Вот моя бутылочка, вот машина, а тут панель
можно выпилить… Обзор загородил зверь,
огромный, с круизный лайнер, из зубной пасты танк,
с налипшим песком, опустил ствол и, сдув с меня местных ребят,
пополз в пустыню, догонять процессию
из шестируких боевых слонов и солдат в чалмах, поющих весело…
Мой внутренний цензор выразил сомнение, что морфин
вызывает такие видения, да и в нашей аптечке бойца под него вряд ли предусмотрен зажим.
«Так что рви конверт – читай письмо».
«Для вас одобрен кредит на имплантирование», – было в письме.
Вот повезло!

Припев:

Чем раньше я проснусь, тем успею боль