Монолог Кельвина ("Солярис", радиоспектакль)

Я отошел от вертолета на полтора десятка шагов и уселся на шершавую, потрескавшуюся землю. Черная волна мимоида тяжело вползла на берег, расплющилась, стала совсем бесцветной и откатилась, как бы нехотя уступая место следующей. 

Океан, сверкая, простирался до самого горизонта. Никогда я так не ощущал его исполинской реальности, чудовищного, абсолютного молчания. Подавленный, ошеломленный, я погружался в, казалось бы, недоступное состояние неподвижности, все стремительнее соединялся с этим слепым колоссом и без малейшего насилия над собой, без слов, без единой мысли прощал ему все.

Я ни на секунду не верил, что этот гигант, который уготовил в себе гибель многим сотням людей, к которому десятки лет вся моя раса напрасно пыталась протянуть хотя бы ниточку понимания, будет тронут трагедией двух человек. 

И что же теперь? Быть часами, просто отсчитывающими время? превратиться в механизм, заведенный отчаянием и любовью? Знать, что ты маятник страдания, которое становится чем глубже,тем комичнее от множества повторов? Повторять человеческое существование? Пусть так, но повторять его, как пьяница повторяет избитую мелодию, бросая все новые медяки в щель игрального автомата.

Но уйти - значило отказаться от этого исчезающе маленького, может быть, только в воображении существующего шанса, который скрывало будущее. Итак, годы среди предметов, вещей, до которых мы оба дотрагивались, помнящих еще наше дыхание? Во имя чего? Надежды на ее возвращение? У меня не было надежды. Но я твердо верил в то, что не прошло еще время ужасных чудес.