Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря (муз. 82-75)

ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим "ты",
за морями, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.

о если бы птицы пели и облака скучали,
и око могло различать, становясь синей,
звонкую трель преследуя, дверь с ключами
и тех, кого больше нету нигде, за ней.
а так - меняются комнаты, кресла, стулья.
и всюду по стенам то в рамке, то так - цветы.
и если бывает на свете пчела без улья
с лишней пыльцой на лапках, то это ты.

и если б прозрачные вещи в густой лазури
умели свою незримость держать в узде
и скопом однажды сгуститься - 
в звезду, в слезу ли, 
в другом конце стратосферы, потом - везде.

но, видимо, воздух - только сырье для кружев,
распятых на пяльцах в парке, где пасся царь.
и статуи стынут, хотя на дворе - бесстужев,
казненный потом декабрист, и настал январь.

Иосиф Бродский