В моём магазине

в моем магазине думают, что я только пью, курю и жарю яичницу, 
так и есть – я только жарю яичницу, курю и пью. 
но скоро это закончится и для этого есть июль и охапка моих одиночеств. 
в моем магазине все знают, что я не один, что у меня есть толстый теленок витя. 
если б не ты, я послал бы весь питер, всю москву, весь урал и весь крым. 
в моем магазине все в курсе, что я демонтажник и клоун, 
точнее сказать клоун и демонтажник. 
и бокал моей жизни пускай будет полон, пока совесть не стала продажной. 

повесь меня на галстуке в гостиной, потом всю ночь рыдай и зови на помощь, 
не говори, что был скотиной, не говори, что был я сволочь, 
повесь меня на галстуке в парадной, я буду как гирлянда улыбаться, 
читать стихи свои нескладно, при этом веселить вас не стараться. 
так вздерни меня на подтяжках на площади искусств у спаса, 
прохожие скажут – бедняжка, а ты вздерни, не моргнув глазом. 

мне не нравится пьянство по вторникам, каждый вторник, как битва за Францию, 
ну и я такой – в чине полковника, взял вокзал, телефонную станцию. 
мне не нравится утро по вторникам и мечты и надежды на новое, 
ты стоишь на краю подоконника, тело бренное, бестолковое. 

отнесу тело в ванную, от вчерашнего надо отмыться, 
не доиграть мне в игру странную, в полете не остановиться, 
курю, паравозю, прослыл выпивохой, ненавижу гундосящих, за спиной, суки, охают. 
ненавижу предателей, сам предаюсь унынию, такую жизнь изнахрадили… 
был мальчик румяный, стал синий. 

хочу лететь - поэтому лето, а зиму раздайте прохожим, 
мы едем на невский, подайте карету, пить водку и бить ваши рожи. 
дайте мохито с сигарой, женщин кубинских и рому, 
сердце поэта сгорает, догорит – закатайте в роллы. 
дайте друзей понадежней – кольт или две арматуры 
плюют не в стихи, а в рожи, иногда прямо в сердце – дуры. 

пес бездомный. ищу тело твое по запаху. 
я с какой-то мадонной, ты с каким-то там трахалем. 
желтые листья не пахнут, а воняют только когда их жгут. 
опять напился, поеду трахну, не жду, извини, не жду. 

отключите электричество, перекройте газ и горячую воду! 
моя женщина – моё величество, ее тепла хватит на город! 
и не надо пива разливного и портвейна на розлив не надо! 
одному засыпать не ново! без тебя холодней, ну и ладно! 
подарите мне маленький домик, где-нибудь в купчино, рядом с пунктом милиции, 
я придумаю сказок трехтомник, его раздарю по детским домам и больницам. 

твой рот как маузер – заряжен всего словами двумя, 
стреляй! один хер – я на первый снег упаду плашмя. 
твои слова как китайская сталь – красивы, но толку в них нет, 
хочешь ужалить – жаль! вот я был и вот меня нет. 
твои слова – как вагоновожатый – угрюмые, четкие, из под земли, 
губами полуразжатыми прошепчешь – «пли». 

от твоих голубых и бездонных меня отделяют сотни км, уральские горы и алгоколизм. 
ради твоих голубых и бездонных - стрелялись, сдавали бутылки и города, 
наорала – ковали мечи тоннами, то есть все, как всегда. 
твоим глазам голубым и бездонным, видевшим многое: 
кротость и тигра, котлеты и ландыши, портвейн и изящество 
хочется плакать, но ты улыбаешься, дура, и есть в этом что-то щенячее. 

кайся, кайся, моя магдалина, этот город давно уже верит слезам и соплям 
и таким же как я и мой друг кретинам, оставляющим дом, ради света реклам. 
пой же пой, мне моя лорелея, мой фрегат на мери и нам незачем плыть, 
я без бури страстей третий вечер херею, как смогли мы так быстро остыть. 
так веди же меня, моя греттель, когда достаточно хлеба и голуби сыты, 
если хочешь, мы просто забудем про лето и мы будем квиты. 

у моей серой кошки черные блохи, но она молчит о том, как ей плохо, 
может также сможем и мы, как-никак протянем до зимы. 
у моей серой кошки котята, когда они вырастут – станут шавермой, 
а я такой, при галстуке, опрятный, блуждаю между кирхой и таверной. 
у моей серой кошки снова ноябрь, ей хочется плакать и пить