Он гнул винты у Ила-18 И требовал немедля парашют

Ещё бы не бояться мне полётов,
Когда начальник мой Е.Б.Изотов,
    Жалея вроде, колет, как игла:
«Эх! — говорит. — Бедняга!
У них и то — в Чикаго
    Три дня назад авария была».

            Хотя бы сплюнул: всё же люди — братья,
            И мы вдвоём, и не под кумачом...
            Но знает, чёрт, и так для предприятья
            Я — хоть куда, хоть как и хоть на чём.

     Мне не страшно, я — навеселе,
     Чтоб по трапу пройти, не моргнув,
     Тренируюсь, уже на земле
     Туго-натуго пояс стянув.

Но, слава Богу, я не вылетаю —
В аэропорте время коротаю
    Ещё с одним — таким же — побратим!
Мы пьём седьмую за день
За то, что все мы сядем,
    И, может быть, — туда, куда летим.

            Пусть в ресторане не дают навынос,
            Там радио молчит, там благодать —
            Швейцар вбежит и рявкнет: «Кто на Вильнюс!
            Спокойно продолжайте выпивать!»

     Мне летать — острый нож и петля:
     Ни поесть, ни распить, ни курнуть,
     И ещё — безопасности для
     Должен я сам себя пристегнуть.

У автомата — в нём ума палата —
Стою я, улыбаясь глуповато.
    Такое мне ответил автомат!..
Невероятно — в Ейске
Почти по-европейски —
    Свобода слова, если это мат.

            Мой умный друг к полудню стал ломаться,
            Уже наряд милиции зовут —
            Он гнул винты у Ила-18
            И требовал немедля парашют.

     Я приятеля стал вразумлять:
     «Паша! Пашенька! Пашка! Пашут!
     Если нам по чуть-чуть добавлять,
     Так на кой тебе шут парашют!»

Он пояснил — такие врать не станут —
Летел он раз, ремнями не затянут,
    Вдруг — взрыв, но он был к этому готов,
И тут нашёл лазейку, —
Расправил телогрейку
    И приземлился в клумбу от цветов.

            Мы от его рассказа балдели!..
            А здесь всё переносят, и не зря,
            Все рейсы за последние недели
            Уже на тридцать третье декабря.

     Я напрасно верчусь на пупе,
     Я напрасно волнуюсь вообще:
     Если в воздухе будет ЧП, —
     Приземлюсь на китайском плаще.

Но, смутно беспокойство ощущая,
Припоминаю: вышел без плаща я!
    Чего ж ты натворила, Кать, а, Кать!
Вот только две соседки
С едой всучили сетки...
    А сетки воздух будут пропускать!

            ...Прослушал объявление! но я бы
            Не встал, теперь меня не подымай.
            Я слышу: «Пассажиры за ноябрь!
            Ваш вылет переносится на май».

     Зря я дёргаюсь: Ейск — не Бейрут,
     Пассажиры спокойней ягнят,
     [bad word] на рейс не берут,
     Неполадки к весне устранят.

Считайте меня полным идиотом,
Но я б и там летал «Аэрофлотом»!
    У них — гуд бай — и в небо, хошь не хошь.
А здесь — сиди и грейся:
Всегда задержка рейса,
    Хоть день, а всё же лишний проживёшь.

            Мы взяли пунш и кожу индюка — бр-р!
            Теперь снуём до ветру в темноту:
            Удобства — во дворе, хотя декабрь,
            И Новый год
                                    летит себе на ТУ.

     Друг мой честью клянётся спьяна,
     Что он всех, если надо, сместит.
     «Как же так? — говорит. — Вся страна
     Никогда никуда не летит!»

А в это время где-то в Красноярске,
На кафеле рассевшись по-татарски,
    О промедленьи вовсе не скорбя,
Проводит сутки третьи
С шампанским в туалете
    Сам Новый год — и пьёт сам за себя.

            Помешивая воблою в бокале,
            Чтоб вышел газ — от газа он блюёт, —
            Сидит себе на аэровокзале
            И ждёт, когда наступит новый год.

     Но в Хабаровске рейс отменён,
     Там надёжно засел самолёт...
     Потому-то и новых времён
     В нашем городе не настаёт.