Даже "мы" осели.

да наверное хватит искать в словарях объяснения,
мечтаешь жить по-семейному, хотя даже "мы" осели.
а возьми и стащи эти пунктирные линии,
горки стабильности, а в конце умудрись не простить.
фен поменял на фенечки, сны на мысли сердечные,
себя на вечер, а утро и покончит с ним.
весь здоровский вздор разрушается за забором,
задорность заодно, с вечными непоподаниями под настроение.
научишься примерно все портить и создавать барьеры,
научите жить, как осень хорошую, первую
и все, что прервано:
на пике кайфа разного,
на стикерах праздников не для нас,
на лицах каждого глупого верования.
затопчи громко и молча каждым спазмом.

Июнь с ваткой на сгибе локтя и губами под цвет пепельниц
Машинами скорой помощи звенит по сутулым мостам,
Заливает в вены изломанной девочки судорогами капельниц
Синие пятна неба. Я запомню тебя и никому не отдам.
Мятые простыни писем на пыльном, пустом экране,
Мой июнь в твоем Петербурге пальцами-эпилептиками
Догорает красным на асфальте, капает кашлем рыжего крана,
Простужено бьется в груди - нет, не сердцем – всего лишь таблетками.
Тесных рук не прижать к себе, льют сквозняком розоватых запястий.
Одноразовых тел, перемотанных скотчем, избитость цветами-маками.
Лужи-мальчики, лужи-девочки сводят скулами серого счастья.
Вчера ночью я плакала и дышала, дышала и плакала.
Десяток засосов на шее от февраля к октябрю, пломбы из слов.
Кто-то делает тише, трогает плечи, не задевая губ, не задевая…
В волосах карамельная дымность, и все комнаты без углов.
И ложится июнь мне под ноги собачьим надрывным лаем.
Мы оба с ватками в сгибах локтя и губами, брусничными прежде.
Знаешь, отчаянье от рваных фотографий, а не от чая.
Вены изломанной, тонюсенькой девочки, лежавшей без одежды.
Проломила тобой тротуары сердца. Я так скучаю.