Смерть. Она лежала на столе, И в первый раз за много лет Он не узнал

Она лежала на столе,
И в первый раз за много лет
Он не узнал худое жёлтое лицо.
Ему все виделось с трудом -
И этот стол, и этот дом,
В котором он считался мужем и отцом.

А по углам сидел народ,
Забыв про кур и огород.
Детишки стайкою толпились у окна.
А он стоял - ни бе ни ме,
Как будто в собственном дерьме,
И вспоминал, и вспоминал, и вспоминал...

Когда-то он её любил -
Почти не бил, пока не пил,
Пока не отдал за бутылку свой баян.
Шептал ей нежные слова,
Случалось даже - целовал,
Но ревновал к столбам, деревьям и друзьям.

Она тихонею была,
И счастья трепетно ждала,
Пока хватало слабых малых женских сил...
Не замечала голых стен,
Живя для дома и детей,
А он всё пил, а он всё пил, о, как он пил.
О, как он пил...

Так устроено от Бога бабье существо -
Пусть он гадкий, пусть убогий, пусть кретин, но свой!
Пусть подонок, пусть ублюдок, пусть свинья и дрянь,
Всё равно прощают, любят...
А зря.

Она лежала на столе,
Дорогу жизни одолев,
Оставив все свои нехитрые дела.
В цепи других - ещё одна
Недолюбившая сполна,
Не получившая ни счастья, ни тепла.

Он постоял и вышел вон
Бесшумно, медленно, как вор,
И на крыльце услышав странный хриплый смех,
Со страхом вдруг он понял, что
Его беззубым вялым ртом
Смеялась Смерть, смеялась Смерть, смеялась Смерть...

Так устроено от Бога бабье существо -
Пусть он гадкий, пусть убогий, пусть кретин, но свой!
Пусть подонок, пусть ублюдок, пусть свинья и дрянь,
Всё равно прощают, любят...
А зря.