Радиоэссе В Центре

Когда кончаются последние заряды фейерверков и залпов шампанского, когда количество выпитого пропорционально мучениям совести, когда под ногами хрустит уже прошлогодний снег и крошево елочных игрушек, когда о прошедшем веселье напоминают только ужас осыпающегося дереваb и не отправленные валентики, тогда наступают будни. Обычно они отлиты в неуютные февральские сумерки, озарены беззвучным телевизионным экранном, пахнут чем-то сгоревшим и, так же как предпраздничные дни насквозь пропиты ожиданием чуда, этот вывернутый наизнанку сочельник наполнен чувством уходящего времени и несбывшейся сказки. Прижмешься с надеждой  лбом к балконному и воочию убеждаешься, в том, что город покидают ярко-красные грузовички. Праздник наш уходит. И в тот момент, когда сумерки подкатят к самому горлу, и не захочется выходить из своей комнаты больше, как минимум вечность, и тем более на улицу,  именно тогда лучше всего отправляться в путь. 
Лучше всего совершать свой променад в историческом центре, преодолевая границу старого и нового города, что проходит в аккурат через зал самого первого фаст-фуда. Здесь можно ощутить себя по-настоящему в междуречье, во всех смыслах этого слова. Озираясь по сторонам взглядом праздного бездельника и руководствуясь в передвижении только эстетическим критерием, постепенно начинаешь удивляться творящемуся вокруг архитектурному хаосу. Не имея понятий о названиях стилей, все же ощущаешь их многообразие буквально на вкус, будь то сталинский ампир, заостренная стеклянная глыба элитной многоэтажки или еще не сожженный под застройку терем, времен позапрошлого столетия. Передвигаясь по старому городу вдоль наизусть заученных улочек, разглядывая набившие оскомину фасады, в какой-то момент решаешься на свободу и безрассудство и ныряешь в темную арку дворика.
Можно долго спорить о красоте и величие старого города, но всю плоть его чувствуешь только в маленьких двориках. Лучше делать это натощак: на изголодавшееся по смыслу жизни сердце, где-то в середине очередной зимней эпохи. Конечно, весной больше красок, кошек, надежды и уверенности в светлом будущем, но весной любой населенный пункт смещается по шкале красоты в сторону Парижа, а если вы все-таки решили проверить свой город по всем эстетическим параметрам, воспользуйтесь бесстрастным  холодом января. Он вас не обманет. Тем более, ни что не сравнится с обледеневшей проволокой плюща, непотушенной гирляндой, занесенном скатом крыши. Строчки балконов готовы сложиться в стихи, пользуя в качестве рифм созвучность в окончаниях сваленного барахла, подвешенных санок, лыж, одиноких курящих фигур. И в историческом центре словарный запас этой поэзии неоспоримо больше, чем где-либо еще. В такие моменты ощущаешь себя выжившим в две тысячи сто последнем году, наблюдая Европу в апогей ледникового периода. А натолкнувшись на неприкрытый занавеской кадр чужого быта в желтом окне, ощущаешь одиночество своего бытия во вселенском масштабе. И вдруг во всем окружающем хаосе зарождается гармония, а значит, появляется смысл. Толчком может послужить что угодно, будь то звон колокольчика лошадиной повозки или скрип коньков с самой большой площади в Европе, или же падение высеченной электрической звезды из неба сплетенных трамвайных судеб. Главное успеть загадать желание. Потому что в следующую секунду наступает волшебство, трамвай, скрываясь за углом, отправляется в вечность, млечные пути фонарных светят только вам, а гудки складываются в симфонию вашего счастья. Мир обретает смысл, сумерки не отступают, но только скрашивают острые углы реальности, и в этот момент из обломков архитектурных эпох и стилей складывается время. Потому не страшно вскидывать руку, выхватывая из общего потока неизвестный номер маршрута, ведь как в Англии любое направление, есть направлении к морю, так и в родном городе любое направление приведет вас к дому, ибо понятие дома расширяется, словно зрачок в февральских сумерках.