Полина (Л.Губанов) ("Любовь моя, цвет зелёный"; 1995 г.)

[bad word]  [bad word] unapologetic_one

Полина! Полынья моя! 
Когда снег любит - значит, лепит, 
А я, как плавающий лебедь, 
В тебе, не помнящей меня. 
Полина! Полынья моя! 
Ты с глупым лебедем свыкаешься, 
И невдомек тебе, печаль моя, 
Что ты смеркаешься, смыкаешься, 
Когда я бьюсь об лед молчания. 
Снег сыплет то мукой, то мУкой, 
Снег видит, как чернеет лес, 
Как лебеди, раскинув руки, 
С насиженных слетают мест. 
Вот только охнут бабы в шали, 
Дохнут морозиком нечаянно, 
Качать второму полушарию 
Комочки белого отчаянья. 
И вот над матерьми и женами, 
Как над материками желтыми 
Летят, курлычут, горем корчатся - 
За теплые моря в край творчества. 
Мы все вас покидаем, бабы! 
Мы - лебеди, и нам пора 
К перу, перронам, переменам, 
Не надо завтра мне пельмени - 
Я улетаю в 22! 
Забыв о кошельках и бабах, 
Ждут руки на висках Уфы, 
Как рухнут мысли в девять баллов 
На робкий, ветхий плот строфы. 
Душа моя, ты - таль и опаль, 
Двор проходной для боли каждой, 
Но если проститутка кашляет, 
Ты содрогаешься, как окрик! 
И все же ты тепла, и зелена, 
И рифмой здорово подкована. 
Я сплю рассеянным Есениным, 
Всю Русь сложив себе под голову! 
Давно друзей не навещаю я. 
Все некогда - снега, дела. 
Горят картины Верещагина 
И пеплом ухают в диван! 
И где-то с криком непогашенным 
Под хохот и аплодисменты 
В пролет судьбы уходит Гаршин, 
Разбившись мордой о бессмертье. 
Так валят лес, не веря лету, 
Так, проклиная баб и быт, 
Опушками без ягод слепнут 
Запущенные верой лбы. 
Так начинают верить небу 
Продажных глаз, сгоревших цифр, 
Так опускаются до нэпа 
Талантливые подлецы. 
А их уводят потаскухи 
И подтасовка бед и войн, 
Их губы сухо тянут суки. 
Планета, вон их! 
Ветер, вон! 
При них мы сами есть товар, 
При них мы никогда не сыты, 
Мы убиваем свой талант, 
Как Грозный собственного сына! 
Но и тогда, чтоб были шелковыми, 
Чтобы не скрылись ни на шаг, 
За нами смотрят Балашовы 
С душой сапожного ножа. 
Да! Нас опухших и подраненных, 
Дымящих, терпких, как супы, 
Вновь разминают на подрамниках 
Незамалеванной судьбы. 
Холст тридцать семь на тридцать семь. 
Такого же размера рамка. 
Мы умираем не от рака 
И не от старости совсем. 
Мы сеятели. Дождь повеет, 
В сад занесет, где лебеда, 
Где плачет летний Левитан, - 
Русь понимают лишь евреи! 
Ты - лебедь. Лунь. Свята, елейна. 
Но нас с тобой, как первый яд, 
Ждут острова святой Елены 
И ссылки в собственное "я". 
О, нам не раз еще потеть 
И, телом мысли упиваясь, 
Просить планету дать патент 
На чью-то злую гениальность. 
Я - Бонапарт. Я - март. Я плачу 
За морем, как за мужиком, 
И на очах у черных прачек 
Давлюсь холодным мышьяком. 
Господь, спаси меня, помилуй! 
Ну, что я вам такого сделал? 
Уходит из души полмира, 
Душа уходит в чье-то тело.