Ветреный летний день

Ветреный летний день.
     Прижавшееся к стене
     дерево и его тень.
     И тень интересней мне.
     Тропа, получив плетей,
     убегает к пруду.
     Я смотрю на детей,
     бегающих в саду.

    Свирепость их резвых игр,
     их безутешный плач
     смутили б грядущий мир,
     если бы он был зряч.
     Но порок слепоты
     время приобрело
     в результате лапты,
     в которую нам везло.
  Новый пчелиный рой
     эти улья займет,
     производя живой,
     электрический мед.
     Дети вытеснят нас
     в пригородные сады
     памяти -- тешить глаз
     формами пустоты.

     Ежедневная ложь
     и жужжание мух
     будут им невтерпеж,
     но разовьют их слух.
     Зуб отличит им медь
     от серебра. Листва
     их научит шуметь
     голосом большинства.
     Ветреный летний день.
     Запахи нечистот
     затмевают сирень.
     Брюзжа, я брюзжу как тот,
     кому застать повезло
     уходящий во тьму
     мир, где, делая зло,
     мы знали еще -- кому.
     Чем искреннее певец,
     тем все реже, увы,
     давешний бубенец
     вибрирует от любви.
     Пробовавшая огонь,
     трогавшая топор,
     сильно вспотев, ладонь
     не потреплет вихор.
    Это -- не страх ножа
     или новых тенет,
     но того рубежа,
     за каковым нас нет.
     Так способен Луны
     снимок насторожить:
     жизнь как меру длины
     не к чему приложить.

     Будущее черно,
     но от людей, а не
     оттого, что оно
     черным кажется мне.
     Как бы беря взаймы,
     дети уже сейчас
     видят не то, что мы;
     безусловно не нас.

     Так двигаются вперед,
     за горизонт, за грань.
     Так, продолжая род,
     предает себя ткань.
     Так, подмешавши дробь
     в ноль, в лейкоциты -- грязь,
     предает себя кровь,
     свертыванья страшась.

     Так в пустыне шатру
     слышится тамбурин.
     Так впопыхах икру
     мечут в ультрамарин.
     Так марают листы
     запятая, словцо.
     Так говорят "лишь ты",
     заглядывая в лицо.