Матерок

Я некоторое время снимал квартиру в Мотовилихе на улице Чехова. Однажды, поздней ночью, меня туда подвозил один филолог, он сказал, что «эту канаву назвать именем Антона Павловича мог только п...». Как один в прошлом пермский поэт сказал: «Исчерпан мой литературный, но есть мат, в натуре...».

Ко мне приходили сотрудники милиции и показывали фотографии людей, которым просили не открывать дверь, а сразу им звонить. Друзья советовали не ходить по вечерам в одиночку и носить с собой тяжелый предмет. Это обычные особенности окраины рабочего поселка. Контингент живущих – в основном рабочие завода, уставшие от бытовухи и тяжелого труда работяги. На деле, в большинстве случаев – милейшие люди.

Когда настала первая для меня зимовка на этой квартире, в январе ударил настоящий дубак. Я, как и сейчас, работал в средствах массовой информации, и, случалось, январским утром брел на работу в толпе людей спешащих к гудку на проходную. Как он гудит, этот гудок... – так трубит отбой архангел Гавриил, а людям еще работать...

А еще, «на районе» холодно и темно. И страшно. Я вообще зиму не люблю, разве что на беговых лыжах десяточку пробежать в воскресенье, так для этого ведь нужно собраться и пойти. До «пойти» обычно не доходит. А тут движется человеческая масса – механически, размеренно, целеустремленно, только что не поскрипывая. Вот и написал песню. А песня такая:

Фигня, что январь не пора для прекрасных бабОчек.
И утром, под курткой, меж ребер поет ветерок,
Наденет телагу, пойдет на работу обычный рабочий,
И с губ пролетария в синее небо порхнет матерок.

Порхнет матерок мотыльком в обжигающей стуже,
И, скрипнув похмельными веками, в небо посмотрит мужик,
А там уже тысячи крепких словечек порхают и кружат,
Как будто летят к задремавшему богу кусочки души.

А на проходных стонут турникеты,
Где-то лето, где-то зной..
И до выходных сотни тысяч лет,
И понедельник....

Бывает, мечтать мечтать пролетария что-то потянет,
Бывает, потянет культю – значит будет тепло.
Бывает он трезв, хотя трезв он почти не бывает,
А тут вот, стоит на морозе, как будто башку напекло.

И слезы набухнут в глазах, как роса на фиалке,
Так, словно полили забытый увядший цветок.
Весна колесит в параллельных мирах на цветном катафалке,
А в след ей летит проклинающий стужу лихой матерок.

А на проходных плачут турникеты,
И гудок уже поет.
Матерок летит в небо как ракета,
И упрям его полет.

Летит матерок, и ведут пролетария ноги,
А может быть крылья несут на искрящийся свет.
Там будет о чем поболтать с оклемавшимся посветлу богом,
Там чинит весна проржавевший от снега смешной драндулет.

Фигня, что январь не пора для прекрасных бабОчек.
И утром, под курткой, меж ребер поет ветерок,
Наденет телагу, пойдет на работу обычный рабочий,
И с губ пролетария в синее небо порхнет матерок.